Зяма

Долгое время в славе был не он, а его кукла.

 

Конферансье с торжественными именем и фамилией Эдуард Апломбов из кукольного спектакля Сергея Образцова «Необыкновенный концерт» был всенародным любимцем публики.

 

А лучше сказать, в славе был Голос. Бархатный, с хрипотцой, с непередаваемой иронией и юмором. Мультяшки и заграничные артисты в заграничных фильмах разговаривали этим голосом, и мы нередко шли в кино, если знали, что озвучивает он.

 

Он воевал, был тяжело ранен в ногу — вы видали хромого артиста?

 

Мы видали хромого артиста. Потому что в конце концов он вышел из-за черного бархатного занавеса и явил себя тем Зиновием Гердтом, которого мы полюбили столь же преданно на эстраде и на экране, как до того любили его голос.

 

Первая же большая роль — в фильме Петра Тодоровского по сценарию Александра Володина «Фокусник» — показала, что в кино пришел ни на кого не похожий крупный художник.

 

Фамилия Гердта была Храпинович. Но где вы видели артиста с фамилией Храпинович, спрашивал он, и все смеялись и лишь немножко грустили, потому что грусть почти всегда оставалась на донышке его искрометных шуток. Он был не только остроумен — он был умен, и в этом содержалось его отличие от армии эстрадников.

 

И еще он был храбр. По-настоящему. Ничего не боялся. Как на войне, так и в мирной жизни, что бывает иногда посложнее, чем на войне.

 

С художественной интеллигенцией встречался председатель Госплана СССР Николай Константинович Байбаков. Так было принято в те годы. Впрочем, как и в эти. Сидели за столами, грузились. Байбаков по обыкновению давал партийные указания и советы, как петь и играть. Зяма, которому все это надоело, — его все звали Зяма, безразлично, знакомы вы с ним лично или нет, — попросил слова и произнес примерно следующее: ваши указания невозможно переоценить, но я позволю себе заметить, что как вы были, товарищ Байбаков, м….м, так и остались, и это, вероятно, навсегда. Перепуганная интеллигенция принялась уговаривать Зяму замолчать, на что он отвечал: дайте договорить до конца, я давно не видел живого Байбакова!

 

Жена Гердта, Татьяна Правдина, вспоминала о муже, что он был взрывной, все-таки сам себя сделавший человек, из еврейского местечка, не имел высшего образования и при этом истинный интеллигент.

 

Он был самородок. Всего-навсего слесарь-электрик, окончивший ФЗУ (фабрично-заводское училище), в семнадцать лет он уже работал в ТРАМе (театре рабочей молодежи) — правда, в должности электрика. Сцена привораживала — путь к ней будущего народного артиста СССР окажется долгим, трудным и счастливым.

 

Когда он, полюбив Татьяну, пришел просить к родителям руки дочери, мать встретила его довольно прохладно. Он сказал всего пять слов: я буду вашу дочку жалеть. И после паузы: я очень устал от монолога, я хочу чаю. Лед мгновенно растаял. Минут через сорок, уходя с Зямой, Таня улучила момент и спросила мать, стало ли ей спокойно. Та ответила одним словом: абсолютно.

 

Их взаимное счастье, длиною в 36 лет, тоже было абсолютным.

 

Друзья обожали его. Непременный гость застолий и вечеринок у Юрия Никулина, Григория Горина, Эльдара Рязанова и множества других, он исправно справлялся, будет ли вкусно. Невкусная еда оскорбляет меня, говорил он.

 

К 80-летию друзья устроили ему замечательный праздник, который смотрела по телевизору вся страна. Обвал искрометных шуток, заразительного веселья, пылких импровизаций. Гердт в парадном черном костюме, при бабочке утопал в цветах и кресле.

 

Ему оставалось жить меньше двух месяцев.

 

Превозмогая недомогание и боль, он поднялся из кресла и начал читать стихи Пушкина. Люди подавляли рыдания. Все знали о приближающемся конце. Было понятно, что так великий артист прощается с публикой и с жизнью.

 

 

«Соломенная шляпка»,
«Золотой теленок»,
«Ключ без права передачи»,
«О бедном гусаре замолвите слово»,
«Место встречи изменить нельзя»