Леонид Полохов: "Мы с Путиным несли бревна в разные стороны!"
Елена Скворцова
Как и в каких обстоятельствах складывался характер будущего общенационального лидера? Леонид Полохов пытается ответить на эти вопросы, перебирая перипетии прошлого.
Кто есть кто. Досье
Леонид Михайлович Полохов родился в 1947 году в Читинской области, куда после окончания Великой Отечественной войны его отец — майор Полохов Михаил Петрович — был направлен для прохождения военной службы, а потом вместе с семьей жил и служил в Забайкалье, в Москве, в Ставрополе, Нальчике и Орджоникидзе (ныне Владикавказ).
В Майкопе Леонид окончил школу, организовал и играл на фортепиано в эстрадном оркестре, занимался баскетболом и футболом, в который играет с друзьями до сих пор. Затем была работа токарем на о. Сахалин, учеба в военном училище, срочная служба в армии. В 1975 году закончил юридический факультет Ленинградского государственного университета, однокурсник В.В. Путина. С 1975 по 1999 год работал в Военной прокуратуре Ленинградского военного округа, прошел путь от следователя до начальника следственного отдела и военного прокурора.
В 1987 году первым из прокуроров рассказал СМИ об ужасающей дедовщине в армии. В начале 1990-го опубликовал открытое письмо начальнику Генштаба, где первым предложил перевести армию на контрактную службу и ввести альтернативную службу.
В 1999 году организовал и по настоящее время возглавляет общественную организацию «Комитет социально-правовой защиты военнослужащих».
Преподает в Санкт-петербургской юридической академии.
Полковник юстиции. Награжден рядом государственных наград, в их числе медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.
Опубликовал открытое письмо Владимиру Путину в 2007 году, где резко оценил работу президента и задал ему ряд важных вопросов. Ответа на письмо не получил.
Юрфак ЛГУ
Мы учились в разных группах с Путиным, я – в первой, он – в четвертой. Я на юрфак поступил, уже поработав и поучившись в военном училище, так что был старше остальных на несколько лет. В нашей группе учились еще Ильгам Рагимов и Виктор Хмарин. В одной группе с Путиным учился и нынешний и.о. председателя Следственного Комитета РФ Саша Бастрыкин. С первыми двумя мы сдружились на спортивной почве: я – футболист, баскетболист и спорторг курса, а они – борцы, самбисты… Витя был кандидатом в мастера спорта, а Ильгам и Путин – разрядники (Путин занимался на Каменном острове, в «Динамо», выиграл несколько боев и вскоре тоже стал кандидатом в мастера спорта). А с Бастрыкиным мы сошлись на почве музыкальной: я организовал на курсе ансамбль, и Саша был в нем бас-гитаристом.
Ильгаму родители снимали комнату. Он приезжал из Азербайджана, привозил бочонок коньяку, мы у него собирались тут же… Иногда собирались у меня – мой отец, генерал-лейтенант, после Дальнего Востока был направлен советником на Кубу, а перед моим окончанием юрфака вернулся (он стал зам. командующего войсками Ленинградского военного округа) и ему дали квартиру. К себе Путин не звал никогда, хотя иногда с нами выпивал.
Саша был отличным парнем, я был у него свидетелем на свадьбе. Путин был тихий, не душа компании.
Спустя года два после университета я иногда встречал кого-то с курса, и меня спрашивали: «С кем ты видишься?» «Да с Путиным, мы рядом работаем», — отвечал. А меня переспрашивали: «С кем-кем?». Его не помнили, так как он был очень тихим. А теперь, когда он побывал президентом, с ним бревно носят уже два курса… У меня была записная книжка, так я ее сжег, чтобы журналисты не приставали: там у меня было много интересных для них телефонов.
Путин, кстати, в институте дружил еще и с Колей Егоровым — очень умный студент был, у него потрясающая башка. Коля остался в аспирантуре. Сейчас у него офис на Невском проспекте «Егоров и партнеры» — адвокатствует. По слухам, это правая рука Путина. Пишут, что Рагимов и Тимченко… Но и Коля — тоже.
Володя был очень спокойным, уравновешенным парнем. У нас на факультете, помню, был такой случай — кто-то из студентов проворовался. Как он тогда защищал этого парня! Куда же, мол, он пойдет, надо простить… У него был характер справедливого человека на тот момент. Я тоже был полностью за то, чтобы простить – ведь я вырос на Кавказе. И когда после школы поехал служить на Дальний Восток, многих русских там не понимал. Ведь на Кавказе как — если я, например, вдруг заболею, у подъезда будет сто человек стоять: что там с Леней произошло? И я к людям так же относился. Взаимовыручка и дружба всегда были на первом месте. Иногда, может, и не совсем законно. Но раз человек мой друг, ему надо помочь… Конечно, если что-то страшное — тут уж надо строго по закону. А так, по мелочи – почему не простить…
Прозвищ как таковых ни у кого тогда не было, но меня звали либо Маэстро, либо Дюк, Хмарина — Хмакин, Путина – Путька…
Прокурор и оперативник
После юрфака как-то так вышло, что я ни с кем, кроме Хмарина и Путина, не общался. Бастрыкин отдалился (он все карьеру в комсомоле делал), Рагимов уехал… Хмарин же жил неподалеку, а Путин работал рядом: я в военной прокуратуре, а он – опером в КГБ, буквально через дорогу. Часто заходил ко мне. Придет в кабинет, сядет, ждет, когда я закончу. Я обычно давал ему почитать какое-нибудь уголовное дело. Он его листает и говорит: «У тебя такая работа интересная». – «А у тебя?» – «Никто и звать никак». – «Ладно, Вова, ты еще свое возьмешь».
И ведь взял! Тогда, впрочем, я не акцентировался на этом, но он часто так говорил: надо мне выше, надо мне больше…
Что мне в Путине всегда нравилось – его чувство юмора, хотя не всем такой юмор по нраву.
Девчонок у него не было, на первом месте – работа. А как-то приехал ко мне на работу (у него тогда была красная «шестерка», и он ставил ее на нашу парковку – у прокуратуры спокойнее) с девушкой, красивой студенткой. Я очень за него обрадовался.
Однажды пригласил меня в КГБ – это было, когда мы только начинали работать. Оказалось, у них на дверях кабинетов не было даже номеров. «Вова, – спрашиваю, – кто здесь работает?» И показываю на дверь соседнего кабинета. «Тихо. Какое твое дело? Шеф сказал: вы тут, в своем кабинете, дружите и знаете друг друга. А кто в соседнем – не ваше дело». Спрашиваю: «Так ты не знаешь, кто напротив сидит?» «А зачем?» – отвечает… В те годы в прокуратуре было намного демократичней. Мы работали с душой, раскрывали дела, пили с ментами водку, устраивали по этому поводу гульбища в кабаках… А у них – все тихо и таинственно.
Мне кажется, что таким, как сейчас, Путина сделали «контора» и его работа в мэрии.
Прокурор и оперативник
После юрфака как-то так получилось, что я ни с кем, кроме Хмарина и Путина, не общался. Бастрыкин отдалился (он все карьеру себе в комсомоле делал), Рагимов уехал… А Хмарин жил неподалеку от меня. Путин работал рядом: я — в военной прокуратуре, а Путин через дорогу, в КГБ. Он ко мне частенько заходил на работу.
Он служил тогда в оперативном отделе КГБ. Придет ко мне в кабинет, сядет, ждет, когда я закончу. Я обычно давал ему почитать какое-нибудь уголовное дело. Он его листает и говорит: «У тебя такая работа интересная». «А у тебя?» «Никто и звать никак.» «Ладно, Вова, ты еще свое возьмешь.»
И ведь взял! Тогда, впрочем, я не акцентировался на таких его замечаниях, но все равно было видно, что он о себе как-то все так говорил: надо мне выше, надо мне больше… У меня приоритетов таких никогда не было – лезть наверх.
Никакой холодности в Путине я тогда не замечал. Нормальный открытый парень. Но он не высовывался никогда, и никуда не лез, ни в какие руководители – ни по комсомолу, ни по другим линиям.
Что мне в нем всегда нравилось – это его хорошее чувство юмора. Он может подколоть и сейчас, хотя не всем такой юмор по нраву.
Девчонок у него не было, это я видел. на первом месте у него была работа. А однажды он вдруг приехал ко мне в прокуратуру (у него тогда была красная шестерка и он часто ставил ее на парковку прокуратуры, у нас было спокойнее) с девушкой, красивой такой студенткой филфака… Я очень за него обрадовался.
Однажды я был у него на работе, в КГБ — это было, когда мы только начинали работать. Он меня сам пригласил. «Контора» же – всем интересно…
У них на дверях даже не было номеров кабинетов. «Вова, — спрашиваю, — кто здесь работает?» И показываю на дверь соседнего кабинета. «Тихо. Какое твое дело? Шеф – начальник отдела – сказал: вы тут, в своем кабинете, дружите и знаете друг друга. А кто в соседнем — это не ваше собачье дело.» Спрашиваю: «Так ты не знаешь, кто напротив твоего кабинета сидит?» «А зачем?», — отвечает…
В те годы в прокуратурах – в районных, в городской, в военной прокуратуре — было намного демократичней, мы работали с душой. Мы раскрывали дела, пили с ментами водку, устраивали гульбища в кабаках… Я, например, мог выпить и сесть за ресторанный фоно в форме капитана и играть. Мы танцевали, потому что дело раскрыли… А у них — все тихо и таинственно.
Мне кажется, что таким, как сейчас, Путина сделала «Контора» и еще его работа в мэрии, а скорее всего, именно работа в мэрии.
Депутат и советник мэра
Потом я на пять лет выезжал за границу: работал в военной прокуратуре в нашей группе войск в Венгрии. Многие связи за это время потерял. Когда приезжал в отпуск, звонил Хмарину (он практически в моем дворе жил тогда, да и сейчас рядом живет): «Витюля, я приехал.» «Ну все, мы с Путькой к тебе придем…».
За это время Путин женился. Свадьба прошла без меня… Когда я вернулся из-за границы и снова стал работать в военной прокуратуре, мы опять стали встречаться с Вовкой и с Витькой. Потом уже Путин уехал за границу…
В общем, из-за наших зарубежных командировок, Путин в те годы как-то потерялся. Потом мне вдруг говорят знакомые, уже после его возвращения из Германии: Вова – помощник ректора университета (ЛГУ) по международным вопросам. Я подумал тогда, что он в комитете работает и заодно курирует университет…
В 1987 году в Ленинграде было совершено страшное преступление, которое потрясло весь город – молодой солдат внутренних войск рядовой А. Сакалаускас в вагоне расстрелял караул и проводника, которые сопровождали осужденных. В то время я был начальником следственного отдела военной прокуратуры и в производстве следователей были уголовные дела в отношении военнослужащих войск, где служил и А. Сакалаускас. В основном это были дела о неуставных отношениях или так называемые дела о «дедовщине». И сам А. Сакалаускас заявил на первом же допросе, что причиной его действий стало издевательство над ним со стороны сослуживцев дело было шумное, общественный резонанс высокий. Даже поставлен фильм кинодокументалистами Литвы. В общем эта «дедовщина», выражаясь модным современным языком, меня «достала». Я дал развернутое интервью журналисту газеты «Смена» Татьяне Зазориной с которой, мы в будущем организовали общественный «Комитет социальной защиты военнослужащих». В «Комитет» обращались военнослужащие и члены их семей, а так же граждане, кто за помощью, кто за советом, а то и просто поговорить. Именно работа в «Комитете» и помогла мне принять решении о согласии баллотироваться кандидатом в депутаты Ленсовета. Кстати, к нам обращался за помощью и будущий депутат Сергей Степашин. Члены «Комитета» помогли ему в составлении предвыборных документов.
В 1990 году меня избрали депутатом Ленсовета (но я оставался и прокурором). И вскоре мы столкнулись с Путиным — он в это же время стал советником Анатолия Собчака, тогда председателя Ленсовета. Я спросил, по каким он вопросам у Собчака. По экономическим, ответил. Он же кандидат экономических наук. Защищался в Горном институте. Кажется, у него диссертация про алмазы и экономическую безопасность страны, а защищался он, вроде, у нынешнего главы Совета Федераций Сергея Миронова.
…Мы с ним часто сидели на заседаниях Ленсовета в задних рядах, шушукались. Вроде дружили, но он никогда не рассказывал о своей семье, и меня про домашних никогда не спрашивал, в гости не звал…
Он не понимал, что происходит в России — он же долго был в Германии. Я ему объяснял, что такое «Народный фронт», кто такие «Выборы-90»… Некоторых людей, впрочем, он знал — по своей работе в органах — там разработка на них была.
И вот 1991 год. Подходит ко мне известный в городе депутат Верховного Совета РФ и говорит: «Надо бы вам с Курковым (начальник управления КГБ по Питеру и Ленобласти) поговорить. Они все хотят уходить в отставку после путча. Прослышали, что якобы сюда хотят назначать человека со стороны, не из органов».
Я к Путину… Он тогда уже был председателем Комитета по внешним связям мэрии Санкт-Петербурга. Он мне сказал: «Начальником КГБ города и области будем назначать Степашина. Хозяин так сказал.» Я ему: «Вова, мозги совсем отсырели? Я против Сергея Вадимовича ничего не имею, мы с ним даже знакомы. Но не понимаю, как человека приглашают на такую должность, и он может соглашаться, зная заранее, что он не справится?»
Пошел к Куркову. Он меня хорошо знал (я по линии военной прокуратуры курировал в КГБ следствие), и с порога говорит: «Пять моих замов написали рапорта в отставку. И я сам…» Я уговаривал остаться – мол, Степашин неплохой парень…
Ведь надо было людей как-то остановить — они так возмущались: их просто уничтожили этим назначением…
Я ведь к Вовке несколько раз приходил перед этим назначением: все пытался образумить — что вы делаете? А он говорил: «Это не наш с тобой вопрос. Давай о тебе поговорим.»
У него была идея – меня куда-то приткнуть. Не в прокуратуру. Работать в городе. Например, курировать игорный бизнес по линии местного правительства. Он сказал: «Если мы не будем сами его курировать, от мэрии, тогда это захватят бандюги.» Я отказался, и сказал ему: «Вы уже пол-Питера продали.» Он на меня обиделся…
Моя жена – врач. Однажды ко мне, как к депутату, пришли врачи, говорят: «У нас есть аптека, мы хотим ее приватизировать. Нам не дают. Деньги нужны. Они есть у людей, которые могут купить аптеку, но не имеют права работать. Как быть? Помогите через Путина.» Он тогда всем занимался.
Я пошел к Путину. Он говорит: «Я тебе предлагал самому заниматься, ты отказался. Это не наши вопросы. Это все у хозяина в руках.»
Он ни разу не помог тем людям, по которым я обращался (он вообще помогал только своим — с кем дружил, с кем спортом занимался…). Причем, обращался как депутат, не по своим проблемам. Звоню, например: «Вова, есть вопрос. Нужна твоя помощь.» Он мне всегда отвечал: «Приходи.» Никогда не было слова «нет»… Вначале встреч у нас всегда была маленькая перепалка по поводу власти. Его традиционная прелюдия к разговору, — о том, что все кругом козлы. А уж потом спрашивал – что случилось. Я объяснял: на моей территории избиратель, у него такая-то проблема. Писал ему на листочке фамилию, адрес, проблему. «Разберемся», — обещал Путин. Я так раз оставил бумажку, другой… Спросил один раз про первого, получил в ответ: «Решается вопрос»… Пришел в другой раз, спрашиваю уже и про второго, третьего, четвертого… Все решается. Я не стал больше ходить к Путину, пошел другим путем — стал обращаться к депутатам районного совета на той территории, где проблема. Те все сделали.
Хотя ради справедливости замечу, что однажды он все-таки помог. У меня был близкий друг (он уже умер), и когда он уволился из прокуратуры, Путин помог ему найти приличную работу.
Собчак недоволен
Хотя мы общались с Путиным, с Собчаком у меня были отношения очень непростые. Был однажды случай. Собчак чуть не час выступал перед сессией депутатов – прямо как лектор перед студентами на тему: «Питер – город свободной экономической зоны.»… И вот я подхожу к микрофону, Собчак мне со злорадством: «Проходите к трибуне, вам и место здесь, как прокурору.» Я обращаюсь к нему: «Анатолий Александрович, не знаю, кому вы читали лекции в университете. Слава богу, что не мне. Вы сейчас рассказали ни о чем. А насчет свободной зоны, то я знаю одну, как прокурор. Но она не свободная, зона-то.» Зал грохнул. После этого аншлаги в газетах: «Прокурор Полохов: «Зона несвободы».
Проходит пара дней, Вова меня встречает: «Хозяин недоволен, нас всех собирал. Просил меня поговорить с тобой — чего ты кидаешься на всех.» А я ведь никого не трогал, кроме Собчака…
Но больше всего обиделся на меня даже не сам Собчак, а его жена, Людмила Нарусова. И вот из-за чего. Существовала такая программа на ТВ — «Альтернатива». И вот меня снимают – прямо в моем кабинете, и я говорю про Собчака (помните, были возмущения по поводу его квартиры?): «Вот живу я – угол Просвещения и Композиторов. Рядом, через квартал, живет Собчак. У меня квартира государственная, от Минобороны. У Собчака — приватизированная. У него побольше на 5 метров. Я хочу поменять свою квартиру, тоже на центр, ближе к родителям. Без доплаты не получается. Денег у меня нет. А Собчак, будучи председателем Ленсовета, забирает из жилого фонда комнату, присоединяет ее к своей квартире, сдает ее государству, и ему дают четырех (или пяти, не помню) — комнатную. Я тоже вроде депутат, но у меня так не получается.»
После этого шебутной (и уже покойный) депутат Госдумы Марычев появляется с плакатом у дома мэра: «Собчак, вон из квартиры!» Но я ж не виноват, что он с этим плакатом туда пришел…
Собчак опять вызывает Путина… А Нарусова пишет на меня жалобу генпрокурору. Якобы я так сказал, потому что Собчак меня не назначил прокурором города.
Почти прокурор Питера.
Но, во-первых, прокуроры назначались тогда отнюдь не приказами глав мэрий, а приказом Генерального прокурора (так что Нарусова здесь не права — ее муж не имел права назначать прокурора). Во-вторых, в 1992 в Верховном Совете РФ готовился, т.е. обсуждался новый закон «О прокуратуре РФ». И в этом законе впервые предлагалось перед назначением прокурора учитывать мнение законодательной власти региона. В связи с этим Ленсоветом и было принято решение представлять свои кандидатуры.
Вот и представили наши со следователем Николаем Ивановым кандидатуры, хотя я об этом узнал уже после решения — от секретаря Комиссии по законодательству и работе правоохранительных органов.
А какой я прокурор города? Я военный прокурор армии, я бы пошел замом по следствию, но никак не прокурором города. Хотя в прокуратуре меня поддерживали… В общем, без меня меня женили.
… Когда Собчак узнал, что депутаты меня «делегировали» в прокуроры, он, мне прямо сказали, был в ужасе (да и от кандидатуры Иванова тоже). Тут же Путин на проводе: «Надо встретиться срочно.» Я приезжаю в Смольный. «Будешь в нашей команде, — говорит мне Вова, — хозяин сказал, что поддержит твою кандидатуру.» Я говорю: «А если так получится, что мне придется браслеты надевать на кого-то из вас, что будет? Я же могу.» «Разговор же идет не о браслетах…» «Но я же пока еще прокурор. И с печатью. А в законе, Вова, написано, кто санкцию дает: прокурор. Я – прокурор, ты меня не путай.» «Я тебе про команду говорю, а не про прокуратуру.»
Я в команду не пошел. Они хотели иметь прокурором кого-то типа Саши Бастрыкина — свой человек, следователем не работал и будет выполнять все указания…
Выборы не нужны
Летом 1991 года (как раз только Собчака избрали мэром) мы до хрипоты спорили о выборах: «Чем меньше депутатов, тем меньше с ними возни», — говорил он. «Вова, а зачем тогда выборы?», — спрашивал я… «Да они не нужны…»
Он заверял: «Мы боимся, что сейчас начнутся выборы, криминал попадет во власть. Как в Новокузнецке, где в мэры выбрали бывшего уголовника.» А я ему: «Какая опасность, Вова? Ну, изберем мы судимого человека. В милицию его не возьмут работать, в КГБ. А если народ избрал, может, он хороший мэр будет.» Он мне: «Ты с ума сошел? Представляешь, сколько по России могут таких мэрами стать?»
А зачем тогда, спрашивается, закон о выборах принимали?
Уголовное дело
В 1996-м Собчак проиграл губернаторские выборы, и в отношении администрации Санкт-Петербурга его периода правления начали расследование. Путин тоже был в списке. Не секрет, что я приезжал в прокуратуру и говорил: «Не троньте моего друга. Вова там не при делах.»
Дело в том, что я видел эти дела. Наш однокашник Юра Ванюшин, мой друг, был следователем-«важняком» следственного отдела Генпрокуратуры. Так вот, Юра приезжал бригадиром от Генпрокуратуры в Питер и эти дела здесь раскручивал. Он просил меня вывести его на людей, которые работали со Смольным. Так что я видел материалы (чего там только не было!)… И не поверил, что Путин может быть при делах.
…Вова мне позвонил в два часа ночи и сказал: «Меня завтра вызывают. Брат, помогай. Плохо дело.» Звоню своим людям, которые по поручению Юры Ванюшина занимаются этим делом в Питере. Говорю: «Не троньте Путина. Есть у вас на него что-нибудь?» Если бы они мне сказали – есть, я бы сказал: извините, я пошел. Но они сказали – нет.
Вечером правда, мне из следственной бригады звонят: «Если подходить формально, есть кое-чего. В основном командовал хозяин. Но есть согласования.» Это когда присылают документ, который должен куда-то идти дальше. Написано: с кем надо согласовывать данные вопросы. С председателем комитета по внешним связям. А Путин ведь еще стал и первым замом Собчака. Первый зам пишет: согласовано. И ставит подпись.
А что здесь такого?
Я всегда говорил: вы доказали? Нет. Свечку кто-то держал? Нет. До свидания.
Сейчас мне некоторые однокашники говорят: зря ты так поступил…
Обязан отставкой
Я с Путиным последний раз разговаривал в 1998 году, когда он был директором ФСБ. …Если бы я ему тогда не позвонил, чувствую, все было бы по-другому и со мной, и с моими людьми. Но тогда я думал — поможет.
Звоню. Поднимает трубку офицер, подполковник или полковник. Я представился. Спрашивает: «Вы откуда его знаете?» «Мы с ним учились на одном курсе.» «Понял.» Через двадцать минут звонит мне: «Соединяю с Путиным.»
Я говорю: «Вовка, ты знаешь главного военного прокурора Демина? Контору нашу решили сократить дочиста. Ты пойми, решается не моя судьба. У меня и выслуга, и звание, и пенсия приличная. Я хоть завтра уволюсь. Мальчишек куда девать? Поговори…» Ответил: «Легко.»
…У нас была армейская прокуратура в/ч 52322. С 1996 года она стала прокуратурой гарнизона, но непонятно какого. Получилось три гарнизонных прокуратуры: Санкт-Петербургского гарнизона, военно-морских частей и моя. Надо бы их объединить и обслуживать все войска. Но нас решили сократить…
А еще у меня был прозорливый помощник. Он все всегда заранее знал: специально пойдет — выяснит… Так он мне и говорит: «Шеф, мы зря Путину звонили. Теперь нас точно разгонят.» Я не поверил. А зря…
И вот звонит мне Путин через неделю. Сам, напрямую: «Слушай, давай сделаем так. Ты сейчас пойди к прокурору округа и скажи, что дано сверху добро, чтобы ты написал рапорт и обосновал то, что ты мне рассказал. Ну что я буду лезть в ваши дела? Демин скажет: что меня какой-то полковник учит, как надо работать.» Я говорю: «Я этого делать не буду. Дай команду, пусть позвонят прокурору округа, пусть он мне даст указание. Я для него составлю справку.»
Звонит мне прокурор округа через какое-то время: «Надо срочно справку.» Составил…
Так после этой справки приказ о нашем полном расформировании состоялся быстрее, чем мы ожидали. Все говорят, что это я виноват.
Кстати, в том, первом разговоре я у него спросил: «Ну как у тебя там? Трудно?» Он говорит: «Не то слово, сам знаешь.» «А зачем сунулся?» Не помню, что он на это ответил, а потом спросил: «А ты не хочешь?» «Нет.» «Ты и не пойдешь.» «Не пойду.», — отвечаю. «Знаешь, почему? – спрашивает. — Потому что ты дальновидный.» Но получается, что это он дальновидный.
…Я не стал после нашего сокращения звонить Путину. Мы же друзья были, он знал, что нас расформировывают, позвонил бы, по-человечески сказал: ничего не смог сделать. А так… Вскоре я уволился.
Перед этим мне дали медаль ордена «За заслуги перед Отечеством». Дали втихую — в кабинете прокурора вручили, чтобы никто не знал…
Интервью для президента
После увольнения я заново создал общественную организацию «Комитет защиты прав военнослужащих» — несколько человек, военные юристы. Люди к нам приходили за помощью, в основном офицеры. Проблем было много. 1999 год – сокращение армии, увольнения незаконные. Был бардак. Сейчас, впрочем, не лучше. Денег мы за это не брали, располагались у военных, аренду не платили. Я договорился с командованием так: когда был у вас прокурором, люди шли ко мне. Все знают меня. Теперь тоже ко мне пойдут. Мы их будем учить поступать таким образом, чтобы проблемы постараться решать без судов. Я и решал проблемы военных через начальство. Звонил командующему, договаривался. Всем было легче.
Но вскоре нас выгнали — чтобы освободить помещение для дочки-адвоката одного из начальников. Я пришел к Хмарину (я тогда уже преподавал в юридической академии, а у него там юридическая консультация адвокатская): «Местечка не найдется под комитет?»
Витя меня привел к человеку: «Вот тебе помещение.» Я посмотрел – там «купи-продай», это не мое, говорю. А он мне: «Я тебе помещение даю, принимай здесь людей.» Я отказался, сам потом нашел место.
А через некоторое время узнал, что благодаря этой организации Витя поднялся сильно: ее делали для будущих выборов президента. А для кого, я тогда не знал. Потом до меня дошло: это для Вовки, что ли?
Витя Хмарин — умный парень, смотрит далеко. Он знал, если я туда приду, начну принимать людей, для него это ненакладно. Зато поможет военным. Под выборы можно будет об этом сказать…
Он, кстати, меня на интервью про Путина толкнул в 2000 году. Витя звонит: «Дай интервью, расскажи о Вовке. Мне это нужно.» Потом я узнал, что он просил об этом многих однокурсников – все отказались… А я согласился, только условие поставил – буду говорить все, что считаю нужным. Интервью получилось, на мой взгляд, объективное, хотя и резкое в некоторых местах.
И вот Путин стал президентом. А у нас – встреча однокурсников, в Мраморном зале Дома Юриста. Кто-то мне руку жал: «Молодец, все правильно сказал», но говорил шепотом и тут же уходил. Кто-то, наоборот, тянул: «Ну-у-у, ты как всегда!» Я подошел к Хмарину: «Витя, а кто отказался?» Он начал перечислять… «Так они же все здесь, его ждут..»
В тот год собрались все, кто давно не приезжал. Собрались даже те, кто и фамилию-то Путина после института вспомнить не мог. А он не приехал…
Вот с тех пор я и не хожу на встречи выпускников. Я говорю однокащникам: «Это не вы собираетесь, это он вас собирает. И вы идете к нему, а не встречаться со всеми. Соберитесь в кабаке на Невском, я туда приеду.» Девчонки на меня здорово обижаются…
Почему я изменил отношение к Путину
В этом смысле поворотным для меня стал 1999 год. Во-первых, он (тогда еще глава ФСБ) поступил не по-мужски и не как юрист, когда в прямом эфире «сдал» похожего на генерального прокурора Ю.Скуратова, когда тот якобы развлекался с «девочками» в бане (он тогда с ходу заявил, что пленка – настоящая, хотя такого рода экспертизы делаются очень долго).
Но я понимал, что Вова, конечно, никакой не лидер. Он попал в лихое, пьяное время, когда на должности назначались по звонку. Но, тем не менее, я был рад за Вову. Но, когда он «сдал» Скуратова, я вычеркнул его из списка своих друзей, пожалел, что помогал ему и с удовольствием дал интервью в газете «Московский комсомолец», где уже возмущался не только его поступком в отношении генпрокурора.
Потом в том же 1999-м он стал сначала и.о премьер-министра, а потом и премьером. И это совпало с началом крупномасштабной операции против чеченских боевиков, вторгшихся в Дагестан. Путин вроде как возглавил эту операцию. И вот по первому каналу показывают эпизод на военную тему. Три машины залпового огня «Град» производят выстрелы. Куда? Одному Богу известно!
Невоенный человек даже представить не может, столько людей погибло от этих залпов.
Для меня это был удар ниже пояса: ты служил в КГБ, ты такие вещи должен понимать. Если не понимаешь, пригласи опытных ребят, которые соображают в этом, и спроси по-простому: если мы так будем стрелять, что будет?
В итоге сколько мы людей там погубили зря!
Когда прозвучали эти выстрелы в Чечне, я пришел на передачу к Столярову. Он меня спросил: что происходит? Я ему ответил: «Когда у тебя гибнут в Чечне 18-летние мальчики, не обученные ничему, а ты в это время катаешься в ста километрах от них на лыжах, можно ли говорить о хорошем руководителе?»
Да ты вызови этого полковника Масхадова и поговори: «Здорово, я полковник Путин. Давай поговорим, как мужик с мужиком. Чего у вас там происходит?»
А если ты не понимаешь, что такое Кавказ, что с этими людьми надо говорить, надо быть хитрым, умным, чтобы с ними говорить, надо их даже похваливать постоянно.. Тогда, конечно, остается только «Град»…
Да вы сядьте и поговорите. Где этот разговор? Давай сразу палить из пушек.
Почему он не сел поговорить? Потому что он выше этого – раз. Не умеет этого – два…
Потом — «Курск». Он ничем не мог помочь «Курску», это правда. Но ему нельзя было загорать в Сочи, когда люди гибнут. И улыбаться при этом. Кощунственно было заявить лучшему журналисту Америки на его вопрос «Что с лодкой «Курск»?» — «Она утонула». Я возмущался, что он не поехал в Североморск. Тогда бы он, кстати, ох сколько баллов заработал себе.
Потом был «Норд-Ост», когда он просто испугался — три дня ничего не говорил.
Потом самое страшное – Беслан. В школу идут Аушев, врач Рошаль, Анна Политковская… А он сидит в Кремле. И — ни звука.
Сейчас он научился выступать, ездить… А тогда это была настоящая трусость.
У Путина есть, на мой взгляд, чисто профессиональная проблема, как у управленца. Он до работы у Собчака никогда никем не руководил. С 1975 по 1990 год – этот человек не был даже начальником отдела. Подсчитайте — 15 лет после окончания юрфака – тебе уже хорошо за тридцать, ты уже зрелый мужчина, ты должен что-то понимать в этой жизни, должен чему-то учить людей. Быть руководителем — это же ответственность перед всеми.
А он все эти зрелые годы никем не руководил, он крутился в чекистской системе как оперативный работник. Как исполнитель. И вдруг в одночасье он попадает к Собчаку, его сразу кинули замом. Подняли. Сами его и испортили…
…В общем, каждый день подбрасывал мне повод для возмущения. В какой-то момент мне надоело на это смотреть, и в 2007 году я написал Путину открытое письмо. Прорвало. С большим трудом я смог это письмо опубликовать (все отказывались). Реакции на это Вовы я не знаю. Видели это письмо наши однокурсники. Они мне звонили и говорили свое обычное: «Ну ты даешь!»
Послесловие.
Думаю, со мной согласится большинство россиян: в нашем обществе есть люди, обладающие государственным мышлением, умеющие и разрабатывать важные для развития страны программы, и воплощать их в жизнь. Но мы не знаем этих людей. Потому что в стране нет свободных выборов.
Ни Владимира Путина, ни Дмитрия Медведева не избирали в том первоначальном смысле этого слова. Первого назначил своим преемником Борис Ельцин, второго уже выбрал в свои преемники сам Путин. Теперь, видимо, они будут поочередно сменять друг дргуа…
Нужен новый закон о выборах Президента, Государственной Думы, Совета Федерации, законодательных собраний, губернаторов, мэров, глав муниципальных образований. Такие полноценные выборы, мне кажется, были только в 1989-1990 годах — прямые, безальтернативные, без административного ресурса… Благодаря тем выборам появились Борис Ельцин, Евгений Примаков, Андрей Сахаров, Дмитрий Лихачев и другие. Кстати без тех выборов не было бы сегодня ни Путина, ни Медведева.
Кандидаты в депутаты всех уровней и кандидаты на должность в исполнительную власть должны иметь равные права на озвучение своих программ в СМИ, перед избирателями в округах и т.д. Только при таких условиях у нас появятся настоящие лидеры нации.
